Поместье.

Повозка тяжело стучала по старой дороге, перескакивая с камня на камень. На душе у меня лежала огромная тяжесть, несмотря на то, что я поспешно покидал это поместье. Вид за окном не радовал: узкая дорога, накрытая раскидистыми ветвями древних вязов, почти скрывавших ее от яркого дневного света. Эта старейшая аллея, высаженная от самого Уэльского торгового пути до поместья, выглядела жутко даже ранним утром (что уж говорить о поздней ночи), забытая богом, обветшало-древняя, как сама жизнь, она, казалось, угрюмо потешается над крайне редкими путниками, дрожащими перед ней в необъяснимом страхе. Пребывание в Лейкстон-холле оставило в моей душе и внешности свой нестираемый отпечаток, даже мой извозчик мимоходом заметил, что волосы мои стали почти седыми, тогда как я казался молодым человеком пару недель назад. 
    Поместье доктора Алиота располагалось практически в самой чаще лиственного леса из самых разных деревьев – этому лесу было несколько сотен лет, поместье же было выстроено по тайному приказу графа Уэльского для содержания своей, якобы сумасшедшей жены-ведьмы. О поместье ходило множество ужасных легенд, как в те времена, так и сейчас. Тогда поговаривали, что прислуга, выходившая по ночам в лес по какому-нибудь делу, непременно исчезала, только клочья волос, выдранные с мясом, находили в радиусе нескольких миль: тогда эти новости оказали не самое благоприятное воздействие – только самые бесстрашные (или попросту недалекие умом) решались прислуживать в доме жены графа Уэльского. Сейчас же немало ходило слухов о духах прошлого, захвативших дом. Доктор, как человек острого скептически-аналитического ума, отказывался верить в любые россказни о поместье и с радостью выкупил его у государства вместе с окрест лежащими землями по заманчиво низкой цене. Мистер Алиот давно искал более просторное жилище, желательно вдали от городских поселений, так как в городской квартире не было никакой возможности производить те сложные физико-химические опыты, результаты которых нужны были ему для окончательного выполнения одного министерского заказа, суть которого доктор тщательно скрывал. Однако он хорошо помнил нашу былую дружбу и пригласил меня к себе на это лето, чтобы помочь ему в некоторых разработках и просто составить компанию (док был неженат и в целом всегда был человеком одиноким). 
    Я предупредил мадам Стефани, свою горничную, о скором отъезде, купил билет на поезд и благополучно выехал. Насчет работы не пришлось хлопотать – в моей конторе появился студент, проходящий практику, так что меня мог заменить Джим, на чье место и пришел практиковаться студент. За пол дня пути ничего примечательного не произошло – поезд медленно полз по рельсам, а я, в свою очередь, медленно полз по строкам “Диатрибы” Эразма Роттердамского. Заключительный стук колес сообщил мне, наконец, о моем прибытии. Взяв свой немногочисленный багаж, я отправился к выходу из поезда. Спускаясь по крутым ступеням с поезда, я заметил на платформе моего дорогого друга, помахавшего мне рукой. После дружеских объятий и восклицаний о давности нашей последней встречи доктор подвел меня к крытой повозке, ожидавшей нас у ограды.
   Друг мой поселил меня в одной из лучших своих комнат на втором этаже дома, так что причин жаловаться не было – ближайший месяц я мог чувствовать себя как дома. В доме имелась просторная гостиная, небольшой погребок с весьма хорошим подбором старых, выдержанных вин. Все левое крыло первого этажа занимали лаборатории моего друга, из многих были выведены на улицу большие вентиляционные трубы, и уже на подъезде к дому я сделал вывод, что к работе мой друг готовился основательно.
   Первые пару вечеров прошли в веселых непринужденных беседах, воспоминаниях о прошлом, пышных трапезах и игре в бильярд. Док за эти годы почти не изменился (то же самое и он говорил обо мне), он был все так же серьезен по отношению к делам и все так же непринужденно и всецело отдавался развлечениям. Мне казалось, что он ведет себя со мной предельно открыто и откровенно, что, конечно, весьма льстило мне.   
   Когда пролетели эти два дня, доктор Алиот заговорил о работе. Суть нашей задачи состояла в получении некоего сульфата, необходимого для дальнейших исследований – все расчеты Алиот брал на себя, мне надо было лишь ассистировать при его постоянных опытах, однако, не стоило недооценивать эту работу, так как, по словам Алиота, “химик без ассистента, как без рук”. Долгие часы проводили мы в лабораториях, среди штативов, гальванических элементов, пробирок, спиртовок, электролитических установок и другого, незнакомого мне, оборудования. Мы располагали несколькими предполагаемыми реактивами и множеством катализаторов, эти реактивы мы смешивали при абсолютно разных условиях: от нагревания на обычной спиртовке до пропускания электрического только под вакуумным куполом. Но, несмотря на все наши старания, ничего у нас не выходило, и док с каждым днем становился все более мрачным, хотя и говорил мне, что качество моей помощи отличное и “нам просто недостает немного везения”.
   Доктор Алиот все меньше времени стал уделять мне, он мог во время вечернего разговора или партии в бильярд под воздействием какого-то озарения помчатся в лабораторию и запереться там на несколько часов. Было и одно обстоятельство, весьма насторожившее меня: одну из лабораторий мой друг постоянно запирал на ключ и никогда никому не позволял заходить туда, объясняя такое свое поведение “государственной тайной”. Не в моих интересах было расспрашивать его об этом, но любопытство с каждым днем нарастало.
   И я стал плохо спать. Это меня самого очень удивляло, так как у меня всю жизнь был прекрасный сон, глубокий и здоровый, а теперь меня начали по ночам мучить кошмары и видения: мне казалось, будто я плутаю один в лесу, ищу кого-то, а где-то рядом раздаются жуткие вопли. Но самое плохое было в том, что просыпался я неизменно только под утро и никогда ночью, даже когда кошмар достигал своего апогея. А утром я всегда обнаруживал себя на сбитой постели, или, того хуже, на полу рядом с кроватью. Я начал говорить о моих снах и моем состоянии с другом, но тот повел себя очень неожиданно: побледнев, он долго молчал, а потом сглотнул ком в горле и сменил тему. Не радовала и пресса: раз в три дня почтальон приносил в Лейкстон-холл свежие газеты, и они пестрили сообщениями о зверских убийствах и похищениях в нашем лесу. Единственная очевидица, выжившая после нападения, говорит, что нападавшим непременно был человек, и что она смогла порезать ему кисть левой руки оказавшимся на счастье с ней ножом.
   Но ситуацию смягчила неожиданная удача. Мы получили сульфат! Просто описать нельзя радости доктора, державшего в руках пробирку с серо-голубоватой жидкостью, стоившую нам стольких трудов. Обстановка заметно разрядилась. К Алиоту вновь вернулось бодрое расположение духа, хотя в глазах все равно была какая-то нотка тяжести. И он продолжал пропадать в своей загадочной лаборатории по вечерам. Порой мне казалось, что из лаборатории доносятся глухие удары, никак не укладывающиеся в мое представление о тонкой химической работе, эти удары скорее напоминали звук рубящего топора. Мои кошмары, ненадолго улетучившись, снова вернулись – теперь я уже никогда не просыпался на кровати, голова у меня постоянно страшно болела, а кошмары становились все более явственными. Я чувствовал себя уставшим и разбитым, только превосходное вино, отборная библиотека и редкие бильярдные партии с моим другом спасали меня от депрессии. Но долго так продолжаться не могло, и я решил переменить обстановку, оставив моего друга, ведь моя помощь ему больше не требовалось. до отъезда оставалось пару дней, но произошло нечто ужасное.
   Неожиданно я проснулся ночью на полу у двери в моей комнате в мокром поту. Мне снова снился лес и преследование. Я встал, накинул свой плащ и зажег свечу. Мрак прорвался, и передо мной очутилась моя комната. Около десяти минут я просто молчал, сидя на краю моей кровати, но вдруг мне почудился скребущий шорох где-то в коридоре. Я встал, взял свечу и вышел из комнаты. Медленно шагая по скрипучему полу, я шел вдоль череды больших окон, открывавших вид на ночной лес, казавшийся таким близким и наводившим первобытный страх. Тут взор мой упал на открытую дверь, за которой и скрывался источник непонятного шороха, я узнал в этой двери вход в ту самую тайную лабораторию моего друга, но все же позволил себе отворить дверь и войти.
   Меня пошатнуло. Ужас объял меня, я не мог пошевелиться, не мог даже закричать – ледяная рука ужаса сжала мое горло. Луна хорошо освещала комнату: она была вся залита кровью. Не просто брызги или капли – огромные пятна и лужи засохшей крови покрывали пол  и стены до самого потолка. Посреди комнаты стоял стол, похожий на хирургический, кровь особенно густо запеклась вокруг него. Немного придя в себя я обнаружил, что шорох исходит от огромного дубового сундука в углу комнаты. Пересилив себя, я двинулся внутрь, обходя лужи крови. Подойдя к сундуку, я приподнял незапертую крышку и подернулся в страхе и отвращении. На дне сундука копошилась отрубленная женская рука, причем вместо крови из незаживших разорванных сосудов сочилась жидкость, которую я сразу узнал. Нет сомнения, это был тот самый сульфат, над получением которого мы так долго бились. Самые страшные мысли полезли мне в голову, мысли о моем друге, мысли о том, частью чего я стал, но тут дверь скрипнула, и я увидел на пороге доктора Алиота.
-  Я вижу, друг мой, вы немного приоткрыли завесу тайны над истинной сутью моей работы. Поскольку этого все равно достаточно, чтобы убить вас, я открою вам кое-что еще. Наш сульфат был прекрасным заменителем человеческой крови, он имел способность омолаживать ткани и даже воскрешать мертвых. Правда мне требовались... требовался материал для опытов, который мне успешно поставляли – тут Алиот разразился истерическим смехом, и мне сразу стало ясно, что он не в себе – как вы думаете, кто мне его поставлял? Вот уж не думал, что с помощью воздействия электрического только на организм в бездействующем состоянии, можно такого добиться! – и его смех вновь заставил меня содрогнуться от ужаса.
    Алиот неожиданно замолчал и двинулся на меня, высвобождая одну руку, которую он до этого держал за спиной – в руке был топор. Я попятился, но доктор бросился на меня. Мне удалось сбить плечом его с ног, и тот распластался на полу, ударившись виском об обух топора. Я стоял в оцепенении. Когда же, наконец, я решился прощупать у доктора пульс, то убедился – он был мертв.
   Тело доктора Алиота лежала на месте смерти целый день. В доме царил ужасный переполох – прислуга толпилась у комнаты, полиция почти не имела возможности работать. Я рассказал о своей жизни в Лейкстон-холле все, и с меня практически сразу сняли всякие обвинения. Утром, через два дня после его смерти крытая повозка с тем же извозчиком, что вез нас сюда, уже ждала меня около ворот...
   Я ехал в молчании, созерцая эту старую аллею. Древность ее не давала ощущать себя спокойно на ней. Я чувствовал свою ничтожность, хотя, может быть, этими мыслями я просто старался заглушить воспоминания о совсем недавно пережитых потрясениях. В моих руках был тяжелый чемодан с вещами, большинством из которых я так и не воспользовался. Было очень рано, но тьма стояла у меня в душе. Повозка подскочила на очередном камне, и чемодан выпал из моих рук. Я подобрал его и вдруг замер. Я заметил на ладони своей левой руки длинный шрам...