Эх, все-таки основное мое занятие - это журналистика.  Но, к счастью, совсем не давно я попыталась писать что-то художественное и, вы не поверите, мне понравилось! Это удивительное чувство - создавать своих персонажей и жить ими. Но вскоре писать что-то большее и остросюжетное мне поднадоело и я вернулась к так любимой мной философии.
Итак, я задумала цикл рассказов о "неканнонах", людях, которые по тем или иным причинам не подходят под стандарты нашего общества. Своих героев я рисовала с живых людей, с моих знакомых, коллег или одноклассников, а порой и с самой себя. Так получился цикл набросков о горе, боли и одиночестве, который получил название "Другие".

Воспоминание.
Выцветшие обои с нелепым, немного наивным рисунком, старая потрепанная гитара в уголке, покореженный диван и много-много грязных стаканов. В унылое сальное окно виднеется серое московское утро. Оно ничем не отличается от других точно таких же утр. Дымится сигарета. Он сидит точно так же на подоконнике и смотрит на отвергающий его мир. Юноша не знает, почему Москва – этот прекрасный и яркий город – встречает его именно так. Ведь Макс (а именно так зовут этого сутулого, немного взъерошенного парня с напульсником на правой руке) знает, чего хочет от жизни. Белые пряди спадают на глаза. Легкая усмешка чуть раздвинула углы бледных губ. Глаза неопределенного цвета смотрят устало и блекло.
- А когда-то все было по-другому, - тихий охрипший голос вырывается откуда-то из глубины его тела. Макс вспомнил свое родное захолустье, с яблонями, спускающимися до самого окна и тихой речкой, где он так любил сидеть, играя на флейте.
– Да, флейта, музыка. И тишина, - он обращался не к человеку, люди давно перестали понимать его. На полу сидела кошка, обычная, ничем не примечательная кошка. – Здесь нет такой тишины. А знаешь, ты похожа на нее. Очень похожа.
Серые волосы, серая улыбка, серая душа… Да, он все помнил. Общая работа, общее дело, которому они были преданы до конца. До страшного конца.
- Этого не должно было случиться! – вскрик. Разбитый стакан. Потухший бычок.
Тихое утро раскинуло в тот день свой бледный мерцающий покров. Солнце светило слишком ярко. Она была в очках. Темные очки всегда скрывали зеленые глаза той, что не вернулась тогда с очередного задания. Все было просчитано до мелочей. Никакого риска. Она очень любила рисковать, а Макс не смог ее остановить. Бешеная погоня, выстрел. И откуда у рядовой журналистки пистолет?
«- Ты многого обо мне не знаешь! – обронила она, прицеливаясь. У нее было оружие, а у них сила и количество. Всего час – и ее не стало. – А ты помнишь, как поцеловал меня? – усмехнулась она. Из уголков ее ярких губ струилась кровь. – Ты знаешь, что значит быть ярко-серым?! Не знаешь. Попробуй понять это…»
Она стояла у него перед глазами. За внешней спокойностью скрывался ледяной вулкан ненависти. Макс знал это. Странное чувство – сейчас он ощущал ее присутствие слишком явственно. Почти как при жизни.
- Давно это было. Она всегда смеялась, когда нам угрожала опасность, - Макс не заметил, как начал улыбаться. как давно он не улыбался! Почти со дня ее смерти.
Нет, она не верила в смерть, и он не будет верить. Это не конец. Она просто ушла, на время, не навсегда.
Когда разбивается стакан, и мельчайшие брызги стекла разлетаются по всей комнате, ты ощущаешь что-то похожие на благоговение. Когда увядает цветок, и капли росы больше не освежают его нежные лепестки, ты чувствуешь опустошенность, а когда гордая волчица, подстреленная случайной пулей охотника, ложится на снег, обагряя его своей холодной, но почему-то дымящейся кровью, тебе кажется, что случилось что-то нереальное. Когда она лежала на сухом песке, Макс не смел заговорить с ней. В ее яросто-горящих глазах отражалось грозовое небо. Он боялся этого.
Может быть, им обоим хотелось прожить другую жизнь, но такие, как она, рождаются только в самом сердце бури, там, где нет даже намека на спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, о которых так нагло врут раскормленные политики с голубых экранов.
Макс знал это. И это знание давало боль.

Я очень жду ваших отзывов, так как печатаюсь недавно.