В комнате с зелёным потолком почему-то пахло трупом. И ещё чем-то знакомым. Наверное, женщиной. Чужой женщиной.
В комнате не было стульев, поэтому она села на пол. Что же получается: села и умерла?
Ничего не представляя об окнах, мужчина решил, что мыть окном, то есть мылом окно, будет очень по-хозяйски. И он мыл его, не взирая на то, что окна обычно моют не с той стороны.
Девочка надула пузырь и закрыла рот. Она панически пыталась думать не о Доме-2. А хотя бы о чём-нибудь высоком и чистом. О зелёном потолке и окнах. У нее не получалось.
Во дворе, спрятанном далеко от магистрали, на деревянной лавочке со спинкой сидела крохотная сухая старушка и монотонно перебирала спицами. Она вязала своей внучке очередной белый шарф. Только этот был шире и, следовательно, теплее.
Ничего подозрительного в зелёном потолке не было. Зелёный – цвет гениев, которые появляются раз в сто лет в богом забытом городе, для того чтобы там потом была улица, названная в честь… в честь гения.
Женщина тоже была гением. Сидя на полу, она сочиняла новую героиню. Она перестала списывать персонажей с себя. Это в своё время привело к разводу и алиментам. Пусть раз в полгода, но всё же. Посмотрев в окно, она заплакала солью и водой. Если слёзы не вытирать, на щеках остаются белые дорожки. Женщина не вытирала слёзы.
Это модно начинать с конца. И допустим, с середины. Начало началам не представляет никакой ценности. Главное не кто придумал виселицу, а кого на ней повесили.
Девочка надула ещё один пузырь, и, не успев закрыть рот, спотыкнулась. Если бы не поребрик, её это даже позабавило бы. Но непрерывно льющаяся из головы кровь немного пугала и настораживала. А ещё почему-то появилась слабость, и подниматься на ноги совсем не хотелось. Наконец-то Дом-2 вышел из головы, и она увидела, как медленно на неё опускается зелёный потолок.
Мужчина закончил. Его радовала та легкость, с которой он взялся за дело и завершил его быстро и непринуждённо. Он зашёл в комнату, нащупал выключатель. Погас свет.
Старушка взглянула на часы, потом на получившийся шарф, потом на асфальт и закрыла глаза.
Сколько она уже здесь сидит? Гении имеют право себя мучить. На самом деле музы нет. Это просто голод, бессонница и нервы. И рождается облик. Подходит всё ближе. Садится на пол, поджимает под себя ноги и тихим тихим голосом говорит: Убей себя!
Её тело нашли случайные прохожие, уже после того, как какой-то случайный мародер стащил у неё телефон и двенадцать рублей на жвачку. Мужчина поднял её на руки и заглянул в детское личико полное ужаса. Он первый раз видел детскую смерть, детскую бездушную трагедию, детский страх и … и у него не хватило сил сдержать эмоции. Труп ребёнка глухо упал на асфальт. «Пойдём отсюда», сказала его супруга. «Пойдём, вот тебе салфетка, вытри кровь с рукава. как меня замучила эта стирка. От порошка так чешутся руки. Ну что ты встал? Кстати, там, через квартал, есть замечательный ювелирный». «Ювелирный», повторил мужчина. И они ушли.
Ночь – время молодых. Девушки и юноши любят гулять в то время, когда все уставшие и обремененные зажигают свет на кухне, чтобы выпить очередную чашку кофе или очередную таблетку от бессонницы. Счастливые мужья пьют виагру, неверные жены страдают от головной боли, молодые и энергичные закрывают за собой дверь. Что делала старушка во дворе ночью? Оптимисты считали, что спит. Пессимистов среди прохожих не оказалось. Знакомый нам мародер не поверил своему везению, но потом резко вспомнил, что у пенсионеров есть деньги только на гроб и уж тем более они не берут их с собой, выходя на улицу. Зная, что она умрёт, ей всё-таки следовало взять хотя бы паспорт. Уходить без трофея мародер не хотел. Чудесный белый шарф спас его в эту ночь от простуды.
«Два трупа за ночь – это как-то серьёзно», подумал мужчина. В темноте он медленно передвигался по комнате, заставленной столами на любой вкус. Неожиданно он пнул что-то. Присев на корточки, нашарил рукой и с воплем начал метаться по комнате. Он знал, что это чья-то нога, и что ноги обычно не лежат разбросанные без тела. И даже если бы это были всего лишь ноги… Эта страшная мысль заставила его уронить все столы, сбить их с ножек. В темноте, наощупь, он искал дверь, в которую зашел, ещё не зная, что вылетит из окна.
Три трупа и чужие ноги – это уже что-то необъяснимое.
Женщина открыла глаза. Образ ухмыльнулся и растворился. Женщина придумала меня. Описала мои светлые волосы, мои дурацкие веснушки. Ради забавы она даже придумала мне нелепую беззубую улыбку. Женщина назвала меня Леной. Ей хотелось не подчеркивать мою индивидуальность, а наоборот спрятать её под этим неприметным частоповторяющимся именем.
Я села рядом с женщиной. Ничего не происходило. Она ещё не решила для чего меня придумала. Я спросила могу ли уйти. Женщина улыбнулась и ответила: «рано». «Зачем вы придумали мне толстую задницу и низкий рост? Чтобы у меня никогда не было секса?». Женщина улыбнулась и ответила: «Хватит». «Что хватит?», подумала я, «Хватит секса или хватит болтать?». Прошел час. Потом ещё час. И ещё. Через два дня она спросила меня: «Ну что, комедию или трагедию?». Я не стала думать. Всё равно она меня выдумала, пусть и распоряжается. «Хорошо», сказала женщина, немного помолчав, «Родилась ты при СССР, но коммунизма и значка октябрёнка на тебя не хватило, жила спокойно, нет, нет, не то… давай так, кого ты больше любишь – маму или папу?». Глупый вопрос. Этот стереотип навязывается ещё с детского садика. Конечно, маму. «Значит мать у тебя умерла… покончила с собой… нет, банально… умерла от рака. А тебе пятнадцать и ты начала курить». «А у вас есть зажигалка?», спросила я с надеждой и на то, и на другое. То есть и на зажигалку, и на сигарету. Женщина презрительно скривила рот. «Так я из тебя шедевра не сделаю, Леночка». Ну вот, я престыдилась. «А хочешь такое развитие сюжета: ты брошенная на произвол судьбы, почти сирота, маленькая глупая девочка с глазами неба, у тебя ничего и никого нет, и ты очень напугана и очень хочешь найти себя в жизни?». «Нет, не хочу», ответила я. Совсем скучно получается. Я встала. «И в конце концов, что я с вами сижу? Вы же мертвая, тётенька!». Женщина оскалилась, но возражать не стала. Чтобы её обидеть, я выбила ей передние зубы. Этого было не достаточно, но надо было уходить.
Четыре трупа и одна Лена – это уже что-то маниакальное. И зачем она придумала мне такой скверный характер?